В 1993 году на плато Укок (Республика Алтай) Южноалтайским отрядом Института археологии и этнографии СО РАН под руководством Н. В. Полосьмак было открыто «замерзшее» погребение пазырыкской культуры с сохранившейся мумией женщины. Это стало событием не только для отечественной, но и для мировой археологии.
Сколько их в земле, этих костей, черепов! Все человеческое прошлое, вся людская история — сонмы, легионы умерших! И будет день, когда буду и я, сопричисленный к ним, так же страшен своими костями и гробом воображению живых, как все они, — то несметное полчище, что затопит всю землю в оный Судный час, — и все-таки будут новые живые жить мечтами о нас, умерших, о нашей давней жизни, о нашем древнем времени, что будет казаться им прекрасным и счастливым, — ибо легендарным.
И. Бунин
Удививительно было то, что «замерзшее» погребение не было нарушено, как обычно бывало. Это позволило впервые увидеть в неприкосновенности древнее захоронение со всеми деталями и особенностями погребального обряда, со всем комплексом вещей, более двух тысяч лет назад положенных в могилу. Кроме того, никто не ожидал, что в среднем по размеру кургане захоронено особым образом мумифицированное тело, покрытое татуировкой. До сих пор считалось, что мумификации подвергались только самые высокопоставленные пазырыкцы — вожди племен и их жены, чьи огромные курганы расположены в роскошных долинах Горного Алтая (могильники Пазырык, Башадар и другие), а татуировка наносилась только на тела мужчин. Сам факт находки мумии стал сенсацией благодаря СМИ, которые оказались удивительно изобретательны на всякого рода вымыслы, не имеющие ничего общего с наукой. (Достаточно только перечислить названия газетных статей, вышедших за последние годы: «Вождя потеснила принцесса», «Мумия раздора», «Алтайская мумия против американского президента», «Дочь Алтая ничья прабабушка», «Грядет ли в Сибири вторая Чечня» и тому подобное.) На Алтае каждый год работает до десятка разных археологических экспедиций. Но пока об их успехах молчат СМИ — это никого не трогает и мало интересует местное население. И только когда Горный Алтай и Укок стали упоминаться в связи с «сенсационным открытием мумии», оказалось, что она всем нужна. Историю, обраставшую, как снежный ком, враньем, очень скучно пересказывать. Я могу рассказать только о том, очевидцем чего была сама.
Пограничная зона
Первый раз я попала сюда в 1990 году.
Что представлял собой Укок 17 лет назад? Прежде всего, это была погранзона. Совсем не так давно (с точки зрения археолога), только в 1864 году был подписан Чугучакский договор, который впервые обозначил границу России от Алтая до Тянь-Шаня.
До тех пор статус территорий Южного Алтая не был определен, китайские власти рассматривали его как буферную зону Поднебесной империи. Разметка границы производилась летом 1869 года, тогда-то и был установлен первый пограничный знак у пикета Укок. Когда в конце прошлого века мы (Южноалтайский отряд Института археологии и этнографии СО РАН) начали работать на Укоке, там проходило две государственных границы — с Китаем и с Монголией. После перестройки добавился Казахстан. Для того чтобы попасть на Укок, а тем более жить там продолжительное время и вести научные исследования, требовались специальные разрешения. Получить их было непросто. Нас забрасывали на плато вертолетом. Дорога, которая вела на Укок через Калгутинский перевал, была труднопроходимой.Это только в последнее время ее сделали проезжей.
В начале 90-х Укок поражал безлюдьем и тишиной. Огромное открытое пространство, желтое от прошлогодней травы, с гладкими камнями, разбросанными отступающим древним ледником, и разноцветными озерами, переходящими в болота… С изгибами шумной, белой от меловой взвеси реки Ак-Алахи, текущей в обрамлении гор, главными из которых являются пять снежных куполов массива Табын-Богдо-Ола и Алахинский ледник — Девятка по-пограничному. Все летнее население — пограничники Ак-Алахинской заставы. Из штатских — одна казахская семья, которая держала маленький магазинчик, где продавался сахар, чай, соль, спички и резиновые сапоги.
Любое передвижение по Укоку контролировалось с заставы, каждый человек был известен. Наш первый раскопанный на Укоке курган (Ак-Алаха-1, курган 1, с «замерзшей» могилой) был расположен в месте, которое можно было видеть с пограничной вышки на заставе. Каждый день мимо нас проходил пограничный наряд. Порядок во всем был идеальный, нарушенный лишь однажды в августе плановым проходом из Монголии огромного количества скота, который гнали на российские мясокомбинаты.
Я так подробно рассказываю об этом, поскольку в последнее время вдруг откуда-то появилось навязываемое и ничем не обоснованное мнение о том, что Укок издавна был священным, почитаемым местом на Алтае (как будто бы на Алтае надо выделять такие места, ведь он весь такой, как любое родное место для любого народа). И археологи, приехав туда, нарушили его сакральность. Увы, нет. Укок был хорошо охраняемой погранзоной, включенной в хозяйственный цикл местного населения: зимой он становился местом обитания казахских семей из села Джазатор, располагавшихся на зимниках, прячущихся в моренах, и выпасавших скот на продуваемых ветрами пастбищах. Место, малопригодное для жизни летом из-за суровых климатических условий высокогорья, Укок во все времена был и остается прекрасным зимним пастбищем (там бывает мало снега, а трава отличается особой питательностью). И, разумеется, местом захоронения тех, кто не пережил зиму. Наряду с древними могилами, начиная от бронзового века до эпохи средневековья, на Укоке на высокой гриве на правом берегу реки Ак-Алахи существует старое, конца XIX века, разрушающееся родовое казахское кладбище — Ак-Бейты ( «Белые могилы»). Везде, где живет человек, он оставляет могилы. Для кочевников это было особенно важно, ведь они были все время в движении, неподвижны были только погребения их сородичей, которые маркировали территории сезонных кочевок и пастбищ.
Замерзшее время
Суровые условия высокогорья (около 2,5 тысяч метров над уровнем моря) и присутствие древних курганов — вот что привлекло меня в 1990 году на Укок. Здесь, высоко в горах, можно было надеяться найти «замерзшие» могилы так называемой пазырыкской культуры — одно из феноменальных явлений в археологии, известное еще с позапрошлого века, после раскопок в 1865 году академика В. В. Радлова у сел Катанда и Берель (последнее местонахождение — на территории Казахстана, раскапывается совместными казахско-французскими экспедициями).
Суть его заключается в том, что в силу ряда обстоятельств (сочетания особенностей погребального обряда пазырыкской культуры — захоронения под каменными насыпями, в лиственничных срубах — и суровых природных условий) в некоторых погребальных камерах вскоре после захоронения образовывался лед, который сохранял все содержимое древних могил, в том числе и то, что археологи находят чрезвычайно редко — предметы из органических материалов, составляющие большую часть материальной культуры любого народа. К ним относятся: одежда из тканей, кожи, меха, войлока, семена и растения, предметы конского снаряжения, деревянные резные украшения, нередко представляющие собой настоящие шедевры декоративного искусства, посуда из дерева и рога и многое-многое другое. Иногда, как это случилось на Укоке, в «замерзших» могилах сохраняются даже мумифицированные тела самих людей, с метками времени и культуры — татуировкой, скарификацией, следами бальзамирования, прическами и париками.
Безусловно, такие открытия являются большой удачей для археологии в целом, поскольку благодаря им происходит качественный скачок в нашем знании о прошлом. Надо только заметить, что одного археологического открытия (непосредственно самих раскопок) для этого мало. Если вещи не заставить «говорить», они так и останутся только вещами, хоть и древними. Чем привлекательно содержимое «замерзших» могил для современного исследования? Возможностью получать принципиально новую информацию, используя новые подходы к материалу, исследуя его методами естественных и точных наук. Круг задаваемых материалу вопросов ограничен только способностью к их формулированию самого исследователя и его кругозором. Именно этот этап и определяет успех всего археологического исследования в целом, позволяет представить прошлое с максимально возможной достоверностью и получить ответы на заданные вопросы.
Материалы, полученные в ходе пятилетних работ на Укоке, поистине уникальны. Когда-то Л. Н. Гумилев написал: «Мерить чужую культуру по количеству уцелевших памятников — принципиально неверно. Может быть роскошная цивилизация, построенная на базе нестойких материалов — кожи, мехов, дерева, шелка, и тупая, примитивная, но употребляющая камень и благородные металлы. От первой не останется следов, а остатки второй будет некуда девать». Так вот, пазырыкская культура, как, впрочем, культура всего скотоводческого кочевого мира, как раз и построена на базе нестойких материалов. Если бы не лед древних алтайских могил, то что бы мы увидели в них? Немного: коррозированные железные удила, несколько простых костяных пряжек в конских захоронениях, а, например, в известном погребении с мумией женщины в кургане могильника Ак-Алаха-3 был бы обнаружен только ее скелет, железная шпилька, несколько бусин, каменное блюдечко, пара глиняных сосудов, сережки-колечки — и все. Но ведь это то, с чем обычно и имеют дело археологи — набор нетленных вещей. И только открыв такие погребения, как пазырыкские, можно понять, какая малая часть культуры доходит до нас из прошлого.
Уникальность «замерзших» пазырыкских погребений в том, что в них сохранился почти нетронутый временем маленький осколок от огромного мира древних кочевников Евразии, связующее звено между великими цивилизациями Запада и Востока. Для получения новых фундаментальных знаний мы разносторонне исследовали все виды металлов, обнаруженные в погребениях, и изделия из них, органические и неорганические красители текстиля, виды растительных остатков, состав веществ, формировавших женские парики, содержимое набивки мумий и состав, которым для их сохранности покрывалась кожа, а также вещество, которым наносилась татуировка; изучались косметические мази и краски, запахи, предпочтительные в данном обществе, микроэлементный состав волос и ногтей, содержимое желудков коней, исследовалась древесина — лиственничные бревна, из которых были сооружены погребальные камеры и колода, проводились антропологический и генетический анализы погребенных, была дана остеологическая характеристика лошадей, сопровождавших погребенных в курганах людей, и многое другое. Проще говоря, изучался человек в неразрывной связи с окружающим его материальным миром.
Интерпретация результатов междисциплинарных исследований уникального материала, собственно, и сделала раскопки на Укоке настоящим археологическим открытием конца прошлого века. Сами по себе эти раскопки были бы уже давно забыты и не вызывали бы такой живой реакции много лет спустя. Каждый год по всей стране проводят археологические исследования десятки отрядов. Но кто, кроме специалистов, помнит и знает, что было ими открыто? Обо всем, что стало известно в ходе наших многолетних исследований, рассказывает целая серия книг, статей, фильмов. Многие новые факты кардинально меняют представление о жителях горных долин Алтая в IV—III веках до нашей эры. Продолжающиеся исследования постоянно добавляют новые штрихи к портрету людей ушедшей эпохи.
Наша жизнь на Укоке (почти не изменившемся за последние две с лишним тысячи лет) в течение многих полевых сезонов, которые с трудом можно назвать летними, сблизила нас с нашими предшественниками как ничто другое. Мы видели изо дня в день то же, что и они, терпели, отчасти, те же невзгоды, работали не покладая рук. Резкие перепады температуры, постоянные сильные ветры, ночные заморозки, нередко — снег среди лета, не говоря уже о дождях, и это при полном отсутствии топлива, дров. У нас никогда не было больших костров. Зимники на Укоке отапливались, в основном, кизяком, им же, наверняка, поддерживали свои костры и пазырыкцы, но мы-то кизяк не заготавливали и чужой не трогали. Продукты только те, что привезли с собой, — крупы и тушенка, прошлогодняя картошка и мясо на праздник, никаких фруктов и овощей, сомнительной чистоты вода из озера. Связь только через погранзаставу. И ежедневный тяжелый труд. Ведь что такое курган? Это насыпь из камней — больших, очень больших, маленьких и совсем мелких, и все эти камни надо вручную унести, чтобы полностью расчистить занятое ими пространство. Могильные ямы, которые находятся под этими насыпями, тоже завалены камнями и грунтом…
В Горном Алтае есть много более благоприятных для жизни и работы мест, где находятся первоклассные археологические памятники. Меня привела на Укок мечта. Все, кто был со мной, были настоящими товарищами. В тишине Укока мы были один на один с великой древней культурой и пытались смотреть на окружающий нас мир глазами пазырыкцев…
Жизнь здесь стала настоящим испытанием для людей, которые представляли так называемую пазырыкскую культуру. На всех костяках этой небольшой популяции фиксируются следы жестокого физиологического стресса — люди так и не смогли адаптироваться к специфическим условиям микроклимата и биохимической ситуации Укока. Они страдали от множества болезней, связанных с холодом, сыростью, с тем, что много времени проводили в седле. Типичными заболеваниями были хронический полиартрит, поражение отдельных позвонков спондилолизом (нарушение целостности дуги позвонка), обычно сопровождающимся спондилезом (деформация в связочном аппарате позвоночника), патология зубочелюстного аппарата. Средняя продолжительность жизни для женщин на Укоке составляла 30 лет, для мужчин — 39. При этом следует отметить, что все пазырыкцы были рослыми и крепкими людьми (рост от 160 см и выше).
Их одежда была удобной и красивой, но могла бы быть и попроще — кожа гораздо более прочный материал, чем продуваемые шерстяные ткани, из которых они шили штаны и юбки, а тем более тонкий шелк, который шел на женские рубахи. Наряднейшие легкие шубы, высокие головные уборы, парики, традиции и способы бальзамирования, искуснейшие татуировки, покрывавшие все тело, предпочтение, отдаваемое пряному запаху среднеазиатского кориандра, весь текстиль, растительные и животные красящие вещества и многое-многое другое — все свидетельствует о том, что великолепная культура, оставившая заметный след на Алтае, была иранской по своей сути, и люди — ее носители — не были исконными обитателями этих мест.
В ходе наших раскопок Укок постепенно «населялся» людьми. Мы уже знали, кто и как здесь жил около двух с половиной тысяч лет назад, как выглядели мужчины, женщины, дети, что они ели, чем занимались, как украшали себя, как снаряжались их кони, из чего состояла домашняя утварь, какое было оружие, во что они верили, чем дорожили… Благодаря исследованиям на Укоке удалось буквально до последней нитки восстановить «вторую кожу» пазырыкцев — их костюм. Сейчас наши реконструкции многократно повторяются в реальных костюмах, сшитых, наряду с национальными, для праздников, которые ежегодно проводят на Алтае, ряженым часто наносят рисунки, повторяющие пазырыкские татуировки, хотя алтайцам это совсем не свойственно, делаются копии украшений упряжи коней, седел, оружия, даже художественный фильм о пазырыкцах собрались снимать, настолько они стали «живыми». Но кто бы знал обо всем этом, как и вообще о существовании этой культуры, если бы не археологические исследования?
Для культур и народов, не имевших письменности, археология — единственное спасение, это наука, которая может возродить из небытия, напомнить ныне живущим о тех, кто ходил по этой же земле, рассказать о том, что, казалось бы, навсегда кануло в Лету, дать возможность современному человеку соприкоснуться с жизнью его далеких предков. Изучение древних могил не святотатство. Мало кто знает, что под эгидой церкви существует так называемая библейская археология, которая позволяет понимать Библию не только как Откровение, но и как летопись реально происходивших событий, используя предметы, извлекаемые археологами из гробниц и курганов библейских стран.
Захват прошлого
Если кто и относится с настоящим священным трепетом к нашему прошлому, то это археологи.
Каждый год, приезжая на Укок и уезжая с Укока, мы чистили места нашего обитания, как Маленький Принц — вулканы на своей планете. Унесенный ветром конфетный фантик, обнаруженный где-нибудь среди сурочьих нор, казался чудовищно неприличным и неуместным. Как-то, через много лет после того как мы покинули Укок, мы заехали на наши места, возвращаясь из Тувинской экспедиции, и были поражены изменениями, произошедшими там. Всеобщая доступность последних лет сделала Укок не местом поклонения, как следовало бы ожидать, веря тому, что говорят местные шаманы, а настоящей свалкой. Мы не успокоились, пока не очистили от мусора и грязи по-настоящему дорогие для нас места наших стоянок, где прошли лучшие годы нашей молодости. Мусор можно сжечь, закопать стекло, лужи мазута, полиэтилен и прочие следы цивилизации, но кто вернет, восстановит варварски разрушенные могилы Укока?
Республиканским руководством в 1996 году был наложен ничем не обоснованный мораторий на раскопки на плато, который принес только вред Алтаю. Археологи вынуждены были уйти, и на их место пришли вандалы. Неужели непонятно, что «свято место пусто не бывает», и Укок заполнился не только безобидными туристами, тоже, впрочем, оставляющими мусор, но и настоящими проходимцами, «искателями сокровищ», осквернителями могил. Чудный тюркский курган, расположенный в укромном месте неподалеку от нашего лагеря, которым мы много лет любовались и который раскапывать не собирались (ведь перед нами никогда не стояла задача тотальных раскопок всех памятников Укока), был раскопан, разрушен, уничтожен. Зияла вырытая яма, на поверхности были разбросаны бордовые плиты, из которых была сложена погребальная камера, кости человека… Это было так неожиданно — подойти к знакомому до последнего камешка кургану и наткнуться на картину ужасающего вандализма. Но это реалии Укока. Непоправимые… Сейчас на Алтае совершенно невозможно что-то объяснить или просто рассказать. Люди видят только то, что хотят, и слышат только то, что им нужно… Вот пример.
В этот год к нам в лагерь рано утром приехали шаманы «республиканского» масштаба, так они сами себя охарактеризовали. Им был голос — приехать на Укок и камлать на месте погребения той самой женщины, которая недавно стала прародительницей алтайского народа и чью мумию они требуют вернуть. Они так и не поверили, что я — та самая, которая исследовала в 1993 году этот курган, и, более того, когда я повела их на этот курган (Ак-Алаху-3), еще в год раскопок засыпанный нами (нельзя оставлять незасыпанных могил), они не поверили, что это он. Действительно, разве может прародительница алтайского народа быть похороненной столь скромно, в небольшом, невысоком кургане (18 метров в диаметре — средних размеров по нашим классификациям), с насыпью, давно разрушенной строительными работами? На него бы и десять из десяти археологов не обратили внимания, на Укоке много курганов куда более привлекательных и обнадеживающих внешне.
В результате камлали шаманы на раннескифском кургане — самом большом из раскопанных нами на Укоке (его называли «вертолетной площадкой» за внушительные размеры), который века на три древнее, чем пазырыкские могилы. Курган расположен на высоком месте, рядом с грядой морен, среди которых приютился современный зимник — жилище и загон для скота джазаторских пастухов. С этой площадки открывается прекрасный вид на реку Ак-Алаху, ущелье Кара-Чад, курганы. Это один из самых интересных памятников Укока, несмотря на то что он был разграблен еще в древности. По сохранившимся в погребении зубам удалось определить, что в кургане было похоронено 29 человек, из них восемь детей. В этой же могиле были захоронены кони: остались некоторые кости и черепа, бронзовые удила, золотые нахвостники. Но самое интересное — это камни, которые были установлены вплотную к курганной насыпи, двумя рядами, с запада и востока, общим количеством — 21, столько же, сколько похороненных в кургане взрослых людей. Маленькие, не более метра, не подработанные специально, камни и плиты имели одну важную особенность — на всех них был выбит поясок — то, что делало их неким антропоморфным изображением. На нескольких плитах были выбиты и другие детали костюма и снаряжения воина: лук, чекан, серьги, гривна, фигурки животных: козлов и оленя. Уникальный комплекс. Так что в хорошем месте камлали шаманы…
Алтай — одно из древнейших мест обитания человека. Найдены стоянки, возраст которых около 600 тысяч лет. С тех самых пор в горах Алтая жили, сменяя друг друга люди. Все они оставили свой след на Алтае. Все они, так или иначе, могут считаться предками современных алтайцев (в прошлом это было собирательное название тюркоязычных племен, живших в Горном Алтае и частично в Кузнецком Алатау), которые вовсе не единственный народ, которому принадлежал и принадлежит Алтай, а последний из народов, обосновавшийся здесь, который, как и все до него, тоже далеко не единое образование[1].
Желание доказать древность своего народа и его происхождение от такой яркой и всемирно известной теперь культуры, как пазырыкская, заставляет алтайцев забыть о своих явных, хотя и не столь древних предках, с великолепной культурой, настоящим украшением Алтая, — о тюрках. А. М. Сагалаев, еще в 1992 году, как парадокс отмечал то, что «современное население Алтая все следы человеческой деятельности включает в собственную историю, желая „укорениться“, удревнить свою — пусть отчасти и легендарную — историю и таким образом утвердить свое место во времени и пространстве». Отсюда и желание «породниться» с молодой женщиной, представительницей древней и широко известной в настоящее время культуры, более двух тысяч лет назад умершей и похороненной на Укоке и случайно обнаруженной в 1993 году.
Археология изучает прошлое на основе материальных остатков деятельности человека. По всему миру археологи исследуют погребения разных эпох, так или иначе «беспокоя могилы предков», но чрезвычайно редко такого рода исследования вызывают негативную реакцию у людей, на местах проживания которых ведутся исследовательские работы. Чаще любые археологические раскопки вызывают искренний интерес. Негативное отношение к работе археологов — это яркий симптом того, что в современном обществе не все благополучно. Да это и так известно.
«Алтай болен… Вы любуетесь сияющим двузубцем Белухи? Смотрите ниже. Вы видели эти нищие села, покосившиеся кошары, непроезжие дороги, вырубленные кедровники? Вы чувствовали эту неприязнь к приезжим (просто к чужим!), настороженность, замкнутость? Вы не видели (невзначай), как всадник в сердцах хлещет коня, посылая его в дикую скачку — просто так, чтобы обоим выбиться из сил? Ребятишек, не вполне владеющих родным языком? Здесь люди редко думают о будущем и живут как будто в вечно длящемся сегодня. Народ выпал из ритма времени и пространства. Он устал от игры, правила которой ему непонятны, а цель неизвестна. Он измотан ощущением случайности своего существования. Не стоит обольщаться тем, что издаются книги на алтайском языке, летают в дальние села вертолеты, множатся киловатт-часы и гектары. Подспудно копится не просто усталость — неверие в себя, темная энергия отрицания всего». Эти слова в 1992 году написал Андрей Сагалаев в своей книге «Алтай в зеркале мифа». Прошло 15 лет. Стало только хуже.
Спрятаться за принцессу
Укок с неожиданной стороны показал значение археологии для современного общества. Мы связаны с нашим прошлым гораздо сильнее, чем думаем. Археологическая находка, древняя мумия, которой мы дали «вторую жизнь», становится действующим лицом не только вновь творимой мифологии ( «Можно сказать, — писал К. Юнг, — что если бы удалось обрезать одним разом всю мировую традицию, то вместе со следующим поколением началась бы сначала вся мифология и история религии».), но и персонажем, который вторгается в современную жизнь. Само это явление — повод для научного исследования. И все было бы хорошо и интересно, если бы кто-то очень заинтересованный не пытался, воспользовавшись глубоким и искренним почитанием предков, свойственным каждому народу, противопоставить эти народы, обратить желание знать свое прошлое в ненависть к тем, кто этим прошлым занимается профессионально, поставить социальные, экономические, политические, экологические и даже геологические проблемы республики в зависимость от присутствия или отсутствия на ее территории одной из пазырыкских мумий[2]. (Более всего на этой стезе преуспели документалисты с душераздирающим фильмом «Месть алтайской принцессы», который с завидным постоянством крутят по Первому каналу.) О, если бы все было так просто, управлять страной было бы одно удовольствие…
Я думаю, что те, кто сейчас больше всего ратует за возвращение одной из пазырыкских мумий Укока в родную землю, больше всего этого и не хотят. Что они будут делать и к чему взывать, если это случится? Когда слышишь в свой адрес бессмысленные обвинения в череде несчастий, постигших Алтай, хочется задать встречный вопрос: а вы сами не пробовали что-нибудь сделать, чтобы жить лучше? Может быть, уже пора? Ведь все давно сказано — каждый должен заниматься своим прямым делом: археологи — вести раскопки, шаманы — камлать, а люди, наделенные властью, — использовать ее во благо народа, и разрухи не будет.
[1] Существуют этнографические группы северных и южных алтайцев, восходящие к племенному делению. Северные алтайцы включают тубаларов, проживающих по левобережью реки Бия и северо-западному побережью Телецкого озера, челканцев, или лебединцев, расселявшихся в бассейне реки Лебедь, кумандинцев в среднем течении реки Бии; южные — алтай-кижи, телеутов, телесов, теленгитов, занимающих бассейн реки Катуни и ее притоков. Северные алтайцы сформировались, видимо, на основе древнетюркских племен уйгуров, кимаков-кыпчаков, енисейских киргизов, огузов и других при участии самодийских, кетских и угорских племен. Этническое ядро южных алтайцев, вероятно, составили кочевые тюркские племена теле и тугю, основное население Тюркского (552—745), Уйгурского (745—840) и Киргизского (VIII — нач. XIII в.) каганатов; они смешались с пришлыми (XIII, XV—XVIII вв.) монгольскими племенами. Традиционная религия алтайцев — шаманизм.
[2] Всего их обнаружено и сохранено пять: три — из раскопок С. И. Руденко в урочище Пазырык, хранятся в Государственном Эрмитаже, две — из раскопок на Укоке, хранятся в Институте археологии и этнографии СО РАН.
Наталья Полосьмак, Доктор исторических наук, главный научный сотрудник отдела палеометалла Института археологии и этнографии СО РАН, член-корр. Германского археологического института, автор более 150 научных работ, в том числе 10 монографий.
По материалам:
